Законченной картины исторического прошлого не существует. По мере того, как человечество живет, оно это прошлое продолжает изучать. И чем большее количество источников исследуется, чем более свободно историки могут их изучать, интерпретировать, ведя между собой дискуссии, тем скорее мы можем приблизиться к той самой подлинной истории, которую заповедал нам Бог.
Вот почему, с моей точки зрения, ни в коей мере не должно существовать стремления дать какую-то законченную версию истории, ее идеальную концепцию — таковой просто не может быть. Или это будет, как это было в советское время, мифологизированная история, когда историков принуждали не стремиться воссоздать реальную историческую картину событий, а дать определенного рода ее идеологически обоснованную версию.
Христианство открыло человечеству глубокий смысл истории, потому что оно по сути своей исторично. Христос приходит в этот мир в определенную эпоху, определенную культурно-историческую среду в качестве живущего в конкретном историческом времени человека, который отвечает на вызовы этого времени: нравственные, религиозные, общественные — какие угодно. Служение Иисуса Христа здесь, на земле, наполнило историю смыслом.
С этой точки зрения для христианина познавать историю означает познавать замысел Божий о человеке и человечестве. Поэтому изучать реальную историческую картину для христианина — это прежде всего постигать ту историю, которую благословил и попустил нам пережить Господь. Во многом мы познаем Бога через историю.
Поэтому историческое исследование предполагает не какую-то достигаемую законченность или определенность, а продолжительный, растягивающийся, может быть, на многие века процесс постижения исторической истины, как это имеет место в процессе постижения научной истины во многих сферах человеческого знания.
То, что сейчас тема именно Второй мировой войны обсуждается сторонниками единой универсальной концепции, обусловлено одним: в советское время история в значительной степени подменялась пропагандистским мифотворчеством.
Когда прошло время и стало возможным свободное исследование нашей истории, в том числе истории ХХ века, возникло желание опровергать те или иные аспекты этого мифа. Стали создавать новый миф: советскому мифу о Второй мировой войне противопоставили антисоветский.
И здесь проявились свои крайности, история вновь стала предметом не изучения специалистами, а обсуждения публицистами и пропагандистами.
И все же от многих идеологически ангажированных мифов и версий в предшествующие десятилетия нам удалось освободиться. Скажем, многие компетентные историки в разных странах мира очень хорошо представляли себе, когда, кто и в каком количестве уничтожал польских военнопленных офицеров в Катыни и нескольких других местах заключения. Но мы упорно отрицали сам этот факт, хотя у нас лежали документы. Мы отрицали существование секретных протоколов пакта Молотова — Риббентропа, хотя и эти документы находились в архивах Политбюро в одном из 16 запечатанных пакетов, на каждом из которых стоял гриф «Вскрыть только с разрешения генерального секретаря». И только в конце 80-х годов мы эти документы обнародовали.
Некоторые темы в истории Второй мировой войны обходили молчанием. Это естественно, потому что люди связаны своими представлениями, политическими и идеологическими пристрастиями, но дело историков заключается в том, чтобы все это обозначить, зафиксировать и высказать то, что не было высказано.
И любая попытка остановить этот процесс автоматически приводит к тому, что знание истории подменяется мифом об истории. История становится уделом не ученых-специалистов, а пропагандистов. И через это испытание далеко не всегда с честью проходили историки советского времени.
Поэтому принять то, к чему нас толкают новые законопроекты, означает в значительной степени перечеркнуть свободные исторические исследования последних двух-трех десятилетий и, по существу, навязать нам опять очередную версию истории, которая потом будет опровергаться не учеными, а пропагандистами, только с другим идеологическим знаком. Нельзя же ходить по замкнутому кругу. Пушкин ведь не случайно сказал: «Мы ленивы и нелюбопытны». Мы склонны подменять труд историка наитием какого-нибудь велеречивого мифотворца, особенно если за ним стоит административный ресурс.
Самым лучшим способом отстаивать историческую правду всегда был один — свободная дискуссия, с привлечением как можно большего числа первоисточников, возможность высказывать разные точки зрения.
Дерзну сказать, что, например, введенный в европейских странах запрет отрицать Холокост вплоть до вынесения наказания в уголовном порядке уже себя изжил. Я нисколько не сомневаюсь, что Холокост был и что это ужасное преступление. Но если есть люди, которые в этом сомневаются, с ними нужно спорить, но не затыкать им рот, ибо это скорее заставит предположить какую-то скрытую правду в их словах. Их мнения следует выносить на свободную дискуссию. Историки не должны смотреть по сторонам, опасаясь, что их будут преследовать за высказанную точку зрения.
Подводя итог, я бы вспомнил мысль нашего великого религиозного философа Владимира Сергеевича Соловьева: «Идея нации есть не то, что она сама думает о себе во времени, но то, что Бог думает о ней в вечности». Отталкиваясь от этой цитаты, я бы сформулировал свое собственное кредо.
Я верю в Бога как православный священник. Как русский православный христианин я надеюсь на то, что Господь имеет попечение о России. И, будучи церковным историком, я убежден, что только свободное историческое исследование, только свободная историческая дискуссия помогут нам понять то, что Бог думает о нас в вечности.